Новая книга стихов, сказочек и песенок — «Емеля» вышла в издательстве Ridero. Он посвящён Владимиру Ивановичу Далю, писателю, этнографу, военному врачу, лексикографу и собирателю живого русского языка. В сборнике два автора: Владимир Курушкин и Елена Огнева (г. Кувандык).
В стихах Владимира Ивановича Курушкина — лиричность и сказочность, простодушие в описании своих чувств, также ярый выплеск эмоций, когда поэт говорит о Родине.
Сказочки и песенки Елены Огневой написаны свободным, разговорным языком древнего государства Лукодонья. Через сказочки и песенные напевы передаётся сама мудрость жития.
В оформлении обложки использован фрагмент картины художника А. Е. Архипова «Рязанский ямщик».
В. И. Курушкин
Родословная
Я люблю беспородных людей,
Я и сам весь из этого месива.
Кто-то ангел средь них, кто злодей,
Кто-то просто прожжённая бестия.
Брат-орясина вечно молчит,
Лишь по пьяни чуть-чуть открывается,
А другой нагло в двери стучит:
«Открывай, тоже, брат называется!».
И сестра, на весь год насолив,
На полгода всего наготовив,
Вдруг запьёт, будто это прилив
Сумасшедшей и радостной крови.
Всё раздаст, что лежит на столе —
Забирай молоко, брат, и мясо!
Протрезвеет и скажет: «Алле,
Что-то мне в этой жизни не ясно!».
И кругом меня — люд со двора,
Точно небо — в созвездиях-точках.
Вроде, умер… Поднялся с одра:
Недопита последняя бочка!
Скосит их, как траву, всё равно
Смерть своей беспощадной косою…
Но они уж допили вино,
И готовы всегда к упокою.
Вот лягушку ведут под венец,
Щуку — в воду, на волю — медведя,
На печи, не спеша, во дворец…
Всех зевак потешает Емеля!
У царя в голове — кавардак:
Как же так, что за притча и чудо?
— Эй, представься, Емеля-дурак,
Кто такой ты, и взялся откуда?
Я люблю беспородных людей —
Нос картошкой и губы лепёшкой,
И я вырос под гром их речей:
Сам — большой, хоть и с маленькой ложкой!
Улыбаясь, гляжу, как они
В буйной драке валтузят друг друга —
Это было у нас искони
Испытаньем на прочность и удаль.
И когда брат, гремя костылём,
Навестит меня с нашей сестрицей,
Я увижу: счастливым огнём
Озаряет улыбка их лица,
И подумаю: полон мой дом,
Порох есть ещё в пороховницах!
***
Хорошо глядеть на весёлый стол,
Где салат расцвёл, где дымятся щи,
Где садишься — хвать, аржаной ломоть,
Где кричишь потом: «Мать, ещё тащи!».
Где в окно гремит недовольный гром,
И стучится град, как горох об жесть,
А хозяйка вся, как цветок-бутон:
«Что ещё тебе, дорогой, принесть?».
Утереть усы, промокнуть глаза —
Хорошо поел, раз костей гора!
А на улице — темнота-гроза,
И хозяйка: спать, говорит, пора.
И обняв её плечи белые,
Поцелуй томящ на устах зажечь,
И глядеть — стоят груди белые!
Даже если сесть, даже если лечь.
Не поймал
Внеурочное время скользит холодком по загривку,
Все пластами лежат, я один среди ночи не сплю:
Сторожу Сивку-Бурку, современно сказать, просто — Сивку,
Что ест яблоки царские, выбрав кромешную тьму.
Знаю точно, — она, но царю-то, конечно, «до фени»,
У него этих яблок — компотом весь мир напоить!
Просто хочется мне обнаружить сие привиденье,
Чтоб потешить себя, да и дальше спокойненько жить!
И она прискакала, и светится сад беспокойно,
Ну а я обомлел, как дурак, за кустами стою.
Да её чтоб поймать, собирать надо целое войско!
Вот что значит, не в сказке о ней прочитать, — увидать наяву!
Сказки
Ну почему прекрасно детство?
А потому, что в миг любой
Не чувствовалось самоедство —
Легко и просто быть собой.
И чтоб не приставали «пятна»,
Шептал наш маленький герой
Про обознатушки ребятам —
Ошибся, мол, я не такой!
И отметалось всё плохое,
Понятья не было греха,
И сказка, диво-то какое,
Вмиг уносила в облака!
Реальность кротко уступала,
Куда уж ей тягаться с ней!
И обло чудище бежало,
Старик Хоттабыч был сильней!
Эх, возвратиться бы обратно,
И зачерпнуть живой воды,
Чтоб ахнули: «Невероятно!»,
Профессора б открыли рты.
А фея, палочкой взмахнувши,
Дарила б всё, что только есть…
А бабушка: «Ещё послушай!»,
И спишь потом, ни там, ни здесь…
Емеля
Вариации на стихотворный анекдот Анатолия Чикова
Шёл Емеля, любимец народный,
На вопрос усмехался он в ус.
— Почему был на части разобран
«Нерушимый» Советский Союз?
Он столкнул на затылок ушанку,
Обнажил свой сократовский лоб:
«Так угодно всемирному банку,
А на деле был переворот».
Все богатства захвачены наши,
И обмана вокруг океан —
Потому что душа нараспашку
У доверчивых слишком славян.
А овсы ему кланялись в пояс,
Зайцы в руки просились к нему.
И застрял в клеверах бронепоезд,
С ним столкнувшись, катясь на войну.
Никому он не сделал плохого,
Даже щуку, и ту отпустил!
— Не годится ещё для улова,
Пусть растёт, набирается сил.
Ко дворцу он добрался на печке,
И царю дал хороший совет:
«Ты не бойся народа, сердечный,
Он не глух, и не глуп, и не слеп.
Сквознячок задувает с Европы,
Упредить надо ихний удар!».
Повернулся к ней ясный наш сокол,
И ракету, как птицу поймал,
Да назад возвратил во гнездовье,
И закаркало всё вороньё:
Что Емеля готовится к бойне,
Передавит их как муравьёв!
Свистнув печку, подался Емеля
В свой родной, с пол-Европы колхоз.
Там семь пятниц у них на неделе,
Но исправно родится овёс,
И зайчишки танцуют вприсядку,
Увидав его печь издали:
«Всё с морковкою будет в порядке,
У Емели в руках всё горит!».
Петуха он зовёт Пентагоном,
И Обамой беднягу-кота.
Гуси все к нему только с поклоном,
Мол, не жизнь у нас, а красота!
Как затопит горячую баньку,
Затопочет народец к нему —
Не жалеет он лишнюю шайку,
Мойтесь, люди, воды наберу!
А прижмётся как к белой берёзе,
Весь впитает струящийся свет,
И стоит, будто ангел Господень,
Точно есть он… и словно бы нет…
***
Даёт корова молоко,
А я стихи пишу туманные
Про жизнь свою, мне нелегко,
Меня обманывают.
И вся страна за мною вслед
Постанывает,
Мол, что ты, божий человек,
Нас всех обманывают!
Так, значит, я не за себя…
Да, так уж водится,
Что мы, как есть, — одна семья,
Со всех нас спросится!
Зачем на бесов мы глядим,
Им хлопаем?
Зачем холопски мельтешим
Перед Европою?
Воскресенье
В. В. Путину
Как уголь, горяча Россия,
И вам его не затоптать.
И только к нам придет мессия —
Нас к свету истины вздымать,
И наглядеться на берёзы,
Чтоб надышаться впрок и всклень,
И чтоб спросить у нетверёзого:
«Скажи, какой сегодня день?».
А тот, и сам-то весь — забвенье,
Вдруг просияет, и поймёт,
И пролепечет: «Вокресенье»,
И на колени упадёт,
И, как дитя, захлюпав носом,
Засокрушается: «Ни-ни…»
А что Христос? Он без вопросов,
Он знает, что душа хранит.
Он знает, что слабы и грешны,
И что Россиюшка — одна,
И что народ сей расчудесный
Предолго мучил сатана.
И вот теперь, с благою вестью
Явившись к нам, произнесёт:
«А мы «изыдем» его вместе,
И заживём, как Бог пошлёт!».
И, преломив краюху хлеба,
Смочив слезами, как вином,
Он свяжет землю, свяжет небо
Негромким, как любовь, стихом:
«Россия есть, Россия будет!
Исчезни, дьявольская дымь!».
И ахнут знающие люди,
Почуяв на сердце теплынь.
И, на плече увидев птаху,
Воскликнет малое дитя:
«Христос воскресе!», как на Пасху,
Себя доверчиво крестя.
И пусть крылатые зарницы
Заблещут над моей страной!
Он должен, должен к нам явиться,
Россия, веруй в жребий свой!
Уж ты прошла через горнило,
Все испытания прошла,
И, отлила и закрепила —
Певучие колокола!
Е. К. Огнева
Опрей простоватый
«Море далёкое, море зелёное, что ж ты меня манишь, зовёшь, волнами играешь, да клокочешь, как нутро игривое?». А вот так-то надоть с округой-то переговариваться.
А, думаешь, море не услышит? Услы-ышит, не боись! Так ещё ответ пришлёт с ветром колючим, солнышком горючим. Только послушай! Слышишь? С этим живи.
А не так, как Опрей живёт — глазки выпучил, вперёд всех-то прёт, без разбора. Он ведь простой: сказали ему — нужно сеять, он сеет, сказали — надо жать, он и жнёт. Сам-то чего он знает? А тудысь, — в первые ряды метит!
В первых рядах не те, кто на себя всё примеривает, а кто мир уважает, да всё издумит: как его споукрасить своей жизнью.
Опрей ногой трясёт, сидит, кобенится — как так, такой хороший: курчавый, розощёкий, разгладистый весь, а не видят в нём героя?
А то! Дак не все ж дурашки, Опрею порты трясти, да кудрень его непослушную чесать!
Весточка от Кирюшечки
Блуждал Кирюха в дальних лесах, искал заветную дрынку, что обронил лешак издохлый. Он буролесил-то, буролесил, да и задохнулся, ну а дрынчак его тожеть изскужился, да и в болотья спонакинулся. Ляжит, да и смекает: чтой-т века излёживаться? Дак пошлю с птахой малой вестошку Кирюшечке, пусть подымет меня, да и в дело направит!
А лешак-то и всамдель извёл себя, да и к лучшему! Злопыхать теперь некому, изгаживать вкругом тож не всяк теперя захочет, Кирюша не даст гадному подниматься, враз дрынчак метко укажет, из какой лазейки чавырла извертом опоражнивается!
Задушевная родня
Поколёнок, такой есть, Поколёни — сынок, он такой весёлый, ребёнок-лепетушечка. Всё рученьками утрогает, обтрепет-то по-своему. И не будет он утираться от марашек всяких!
Поколёнок-то не один на свет уродился, есть у него сестрёнка и братик: Огашья, иль Оганя, да Митроний, он же — Миня. Вот, задушевная родня! Вместе коловыркают, жизнь на ошщуп берут, да своё твердят. Да не всяк так и выживет! Будут у них ещё ночки без сна, деньки — без радости, а почто ж?
Ну, дак мир под тебя не сповернётся, по-другому солнце не поплывёт, а кто к тому стремится, ну, это такой недалёк-человек, и нечем ему ко старости идти и передать путного своим детям нечего.
Ребетёночки с измальства свой путь указали, да всем знать дают: берегись и сторонись их, беду впросто учинят!
Лихая драгина
Шёл шестой годок Панютке, а она така была выверченная, что тебе, всё напоказ! И не усмотришь, как на себя лохмотья чужные напялит: кружится, как юлка, и тренчит без умолку!
Тут-то вот что приключилось: Панютка лихую драгину на себя натянула, а драгина эта вся обмаренная, вся негожная. И теперя она трясчеством занемогла. И повели её к ведушке. А она коски девоньке потрепала, дунула, в сторонь плюнула, и ей наказала: «Не носи чужного, не носи ни от кого поподя!».
Вот уж шеснадцать — пестрядь прокукучила, и случилось негодное: всё ж, Панютка на выгулках рубахой с подругой обменялась. И что ж началось! Рубаха с неё не сымается, ни так, ни этак, ужимается вся, дышнуть дева не может. Тут и ворона подлетела, цапки свои когтистые поводит, аж на коленья Панютке всбрякалась, клювом-то — щёлк, щёлк!
— У-у-у! — слёзки, с горох, сыпанули, и только до землицы всплакнули, так и чудо выярилось! Ворона уж ведушкой стоит, свои руки мягкие кладёт на макушь деве и тихо вспевает:
«Не губи девицу, чёрна рубаха,
Заклятая пагубью от завистницы ближней!
А иди, рубаха, к тому, кто спонаправил,
И обчуйся с тем, обнимайся-ка!».
Панютка враз поумнела, с тех пор, — сама деет себе кафтанки и бусья нижет. Така стала пригожая, да и ум при ней!
Липка-золотка
Липка-золотка, липка кудрява,
Высмотрю на лычу, на лычу,
А не долго, шкурью задраю,
Всё повстягиваю, закручу в комок драний!
Вот и буде новая поставь,
Вот и буде новая несёлка,
Да и буде новая повязь!
Дрыки, дрыки — вот и гляньте уж!
Мне не долго вплётывать лычку тонкую!
Как для всех наделаю — всем спонадобится.
Вот я всем поклон сделаю:
«Носьте, люди, лапки крученые,
Говорите, что Самлей сам плёл,
Да услышат дальние, удивятся лапью носкому!
Я их плёл с золотой липушки,
Она мне доверилась и теперя.
Золото плётное во ногах, во ногах защитою.
Носьте, носьте, да меня хвальбите!
В моё живо медку подливайте!».
Златокудринка
По полю катилось, да не избрякалось,
По небу летало, да не изсинилось,
А по лесу донному — крадучись, посмеяти.
А вот терем стоит св-е-етлый, востренный.
А у врат сидит златокудринка —
вся крапчата, да голубоглаза!
А, вот кто в поле игрался, да кувыркался,
А, вот кто глазки голубы в небко таращил,
Вот кто каждый кусток обсмешками обсыпал!
Агуня приветная всем лад восжелает,
Всех привечает и душевно гутит!
Вот дитятко добринное!
Сила природная мимо не пройдёт
Цветок, цветочек зорёвый,
Распускайся враскидку полностью,
И не мож кланяться,
А пусть тебе наклоняются,
Любовью тебя обласкают!
Зорька березени золотит,
А серёд — цветик, как гость, красуется,
Лепестки открыл навстречь:
«Юдоль, юдоль, украсил я тебя,
Пусть сила моя войдёт в цвет жизни.
И пусть так всё вспоёт,
Что все березени взликуют!».
Да так оно и будет!
Лужьи цветики березени красят,
И сила природная везде разлита.
А и что надо видеть?
Надоть влечься в травень под березенью,
Сила-то природная мимо не пройдёт!
Жёрдочка
Пересмешник, здравья!
Пеничка, здравья!
На жёрдочке две пташечки —
Коловыркают, зарятся!
Так сголосья свились — неразъёмники,
Сголосья извольные.
Чу, слышь, тонко ведут —
То всколыхнутся, отто как женятся!
Пересмешник, да пеничка на жёрдочке,
Та пригибается — сама песнь ведёт,
Трынчит и блажится!
Хорошо придумал
Нежли ты так устроен,
Что не можешь сказать взапросто:
«Выдь, краса, к березеням,
Отохолонь от мати-отчешка,
И обратись молодкой-зайкой.
Пусть твоя шерстевина
На солнышке зарится,
Ушки твои пусть контычатся,
А хвосток — тудысь, да растудысь ходит,
Как шутейник Момышок!
Да и я-то не пчёлкой прилечу,
А заем прискочу.
Лапками застучу, зубками застращу,
Во-он какие поразрослись-выросли!
Совсем-то не в тудынь будет песня!
Уж мы-то с тобой пооббегаемся,
Цветочки сизые и голубые
Пожамкаем,
Истопчем не одну
Лужью красоту.
О-от ведь как хорошо придумал!
Не хочешь зайкой, дак в чём беда?
Во-он жушки резвят,
По-тихому писчат,
Ну дык и ладно —
Будем и мы кругами мелкими
Шкодничать.
А то!».
Да, всё — к одному щастию стремится,
Хоть ты коняка,
иль собол лохматый!